МОИ ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Жизнь в стране вообще и в отдельных семьях улучшалась. И.В.Сталин снижал цены на колбасу и другие продукты. Но еще стояли очереди в магазинах за хлебом и другими продуктами. Да и люди, еще не отошедшие от страха перед голодом и холодом в войну, старались, по возможности, покупать больше, чем на один день, чтобы был запас. Мама нередко вспоминала, как бывало, зайдешь к кому-то (уж не помню) в войну, а они рис собираются варить, да еще и перебирают его. «Запас у них был»,--одобрительно говорила она.
Из-за того, что у папы была язва желудка, ему положено было какое-то количество белого хлеба, и нам его продавали в магазине по специальной справке. Все равно не очень удобно было перед очередью. Обычно это были булки величиной с теперешние полбатона, с гребешком вдоль верхней поверхности. Они назывались французскими или городскими. Довольно вкусный пресный пахучий белый хлеб. Мне достаточно доставалось его. Благодаря своему хозяйству, дающему молоко, мы из сливок сами сбивали свежее сливочное масло или дедушка Андрей привозил.
Когда я перешла в 5-й класс, стала ходить во вторую смену. Был период, когда весь день я почти ничего не ела. Просыпалась, когда родители были давно на работе. В печке огонь почти прогорел, я практически не могла ее раскочегарить. Подогреть еду было не на чем. Холодная жареная картошка была уже суховатой или что другое, что мама успевала приготовить до работы, и поэтому я уходила в школу, не поев, часов до восьми вечера оставалась голодной. Возвращалась с головной болью, ужинала сидя на кровати, стоящем возле стола, ела и тут же засыпала, и вдруг окрик: «Спишь, а уроки!». Иногда мама успевала придти домой до моего ухода и дать мне в школу большую французскую булку, разрезанную вдоль и намазанную маслом. Сколько-то я съедала. Неудобно было есть при всех.
Но через некоторое время я стала целиком ее отдавать сидящему рядом мальчишке, на уроках немецкого языка, за условие, что его не будет слышно весь этот урок. Он был очень балованный, а преподававшая немецкий язык еврейка Раиса (Рахиль) Абрамовна не могла держать нас в узде. Она нас покупала только обещанием рассказать о герое войны, о мальчике Павлике Морозове, если мы вначале послушаем объяснение нового урока.
Мы замирали, но этот живчик не мог. Если она наказав, ставила его у доски, он за ее спиной такое вытворял, что весь класс гудел и хохотал, а она, обернувшись однажды, чуть не упала в обморок, увидев, что он сотворил.
Дома мама рассказывала, жалея ее (как и многих других), какая Раиса Абрамовна рассеянная, неприспособленная, одинокая, но добрая. Еще и большой дефект челюсти у нее был, и кричала она истерично на уроках от беспомощности, не умея урезонить нас. Было все не очень приятно. Но мне было жаль ее, может, мама убедила. Хотя она рассказывала не мне, просто в моем присутствии. Ну и, благодаря французской булке, я обеспечивала Раисе Абрамовне тишину на уроке, каким образом возможно, никто не знал, кроме меня и мальчика (хорошо помню его, но не хочу называть)
Мы сидели не за первой партой. Я отдавала ему булку, он наклонялся, почти под парту и жадно, быстро поедал эту булку, обильно намазанную сливочным маслом. Мне было жаль его. Отец у него погиб. Жили они в бараке. Мама его работала на шахте, там были заработки больше, чем в других местах, но труд не легкий. И, видно, такого вертлявого, трудно было накормить и на нем, наверное, все вещи быстро изнашивались, рвались, грязнились.
А моя мама радовалась, думая, что я съедаю всю булку, и не возражаю уже против большого слоя масла, не замечая, что едва живая прихожу. Не помню, но я могла отдавать ему булку и не только в те дни, когда был немецкий (два-три раза в неделю) да и не всю целиком.
Семей с такой бедностью после войны было немало. Где не было отца, девочки зимой в сильные морозы приходили в школу в одних хлопчатобумажных чулках с большими дырками на пятках, в обуви и одежде не для мороза. Но были женщины просто героини, которые, овдовев в войну, более-менее справлялись в одиночку, имея нескольких детей. Например, младшая сестра бабушки, худенькая, на десять лет моложе бабушки, внешне довольно похожая на нее.
ПЕТУХОВЫ
Ее звали тетя Мотя, Матрена Емельяновна,. Петухова по мужу, Журавлева в девичестве, 1906 года рождения. Ее муж Федор с молодости был активным борцом за Советскую власть. Устанавливая ее, в рядах Красной Армии, он вместе с боевой подругой, женой Мотей, доехал до Бухары. В 1933 году вслед за семьей Самошиных семья Петуховых вместе с братьями и родителями Журавлевыми переехали на Донбасс, поселились в маленькой низкой хатенке, в совхозе Первомайском. К этому времени у них было уже четыре сына, Василий, Александр, Иван и Николай.
И,наконец, в марте 1941 года родилась долгожданная доченька Валентина. Федор был очень рад наконец появившейся девочке, но через три месяца , 22 июня 1941 года грянула Великая Отечественная война. Федор сразу ушел на фронт защищать советскую родину. Но вскоре, 17 августа 1942 года, он погиб в боях под Смоленском. Мотя осталась одна с крохотной дочкой и четырьмя сыновьями: старшему – 15 лет, младшему Николаю – 9 лет. Много, очень много пришлось трудиться Моте пока вырастила детей, врспитала их хорошими людьми.
Прасковья Абрамовна Журавлева – моя прабабушка.
Овдовев после войны и до самой своей смерти она жила со своей дочкой Мотей и много помогала ей. Но во всем не могла помочь не только потому, что была уже к тому времени худенькой слабенькой старушкой лет 73-х (она родилась в 1873 году) и почти совершенно слепой.
Иногда она жила или гостила у Насти. Однажды ее позвали понянчить Люсю, мою сестренку. Это мог быть год 1947. но она уже так плохо видела, что не могла поймать бегавшую по кровати, обкакавшуюся Люсю. Картина была смешной, но 7-летняя Неля понимала, как это страшно не видеть. Хоть и трудно было не смеяться, я, конечно, помогала ловить озорницу. Помогала бабушка Прасковья нянчить и правнуков Петуховых. Умерла моя прабабушка Прасковья в возрасте 94 лет 5 февраля 1967 года. Похоронили ее в том же совхозе Первомайский, где они жили с Мотей.
А прадеда Емельяна Журавлева я не помню. Его внук Юрий Борисович Журавлев говорил, что он умер в конце 1945 года. Он похоронен в Краснодоне, на Грачевнике, теперь в одной ограде с дедом Тихоном и бабой Настей Самошиными.
А перед их оградой справа от входа большой камень, на который Варя, а потом и все мы, всегда ложили поминание для Люси, моей сестренки, которая умерла совсем маленькой и ее могилка была здесь где то рядом у самой каменной ограды. Но ее не сберегли. Я была после похорон еще ребенком, может лет в 10 с подружкой. Помню, что могилка Люси была у самой невысокой каменной ограды кладбища. Но теперь ни той ограды нет, ни той могилки там нет.
Так вот, конечно, прабабушка Прасковья помогала Моте в меру своих сил детей растить и по хозяйству.
Тетя Мотя то в совхозе работала, то на шахте и дома – огород, хозяйство, а по воскресеньям ходила из той дали по шаткому висячему мосту через речку Каменку на базар в Краснодон продать молоко, яйца и другое из своего хозяйства. На вырученные деньги она могла купить детям и одежду, обувь и необходимые продукты. А на обратном пути заходила к своей старшей сестре , моей бабушке Насте, иногда приносила ей молоко. А меня угощала леденцом красного цвета в форме петушка на толстенькой деревянной палочке. Держишь за палочку и постепенно и постепенно отсасываешь ему сначала голову, потом хвост. Я очень любила, когда приходила тетя Мотя. Она вносила какое-то оживлений в затихший после гибели Лины домик Самошиных. Бабушка ее чем то кормила и они разговаривали, вернее, бабушка в основном слушала, вставляя отдельные слова, а тетя Мотя, согревшись горячим супом, раскрасневшаяся после мороза что-то рассказывала,говорила, говорила, довольно громко, энергично (откуда еще силы были) при такой нагрузке. Можно только восхищаться этой женщиной, которая в таких трудных условиях, практически одна вырастила, поставила на ноги пятерых детей, хорошо их воспитала.
Небольшое село Фомовка расположено за речкой Каменкой. Через речку был единственный узкий из трех досок подвижный мосток, висевший над протекавшей речкой ( его называли висячий мост). Над ним был натянут толстый трос, за который можно было держаться, проходя по болтающемуся мосту. Бедная тетя Мотя ходила по нему с грузом туда и обратно много лет. Но, коренные жители, часто ходившие по нему, уже натренировались и не боялись. А школьники, ежедневно проходившие два раза в день туда и обратно, даже бегали по нему, раскачивали его, пугая несмелых. Редко бывавшим на Фомовке было страшно идти по этому мосту. Дети тети Моти выдержали и это препятствие. Окончив начальную школу в Фомовке, продолжили обучение в Первомайской школе № 6 г.Краснодона.
Старший сын Василий, родившийся в феврале 1926 года, был на год и два месяца младше двоюродной сестренки Ангелины Самошиной. И они дружили с детства, вместе играли, читали книги. Когда Лина погибла, он поклялся отомстить за нее. Когда 14 февраля 1942 года Краснодон был освобожден от фашистов, Василию исполнилось только 17 лет и он сразу пошел в военкомат с просьбой отправить на фронт. Его отправили на Дальний Восток на войну с Японией, помогать корейскому народу освободиться от завоевателей- японцев. После освобождения Кореи Василий служил охранником у вождя корейского народа Ким Ир Сена. Через некоторое время после демобилизации и возвращения в Краснодон, он женился на такой же скромной девушке, как и сам, с красивым русским именем Агриппина (Груня). Первой у них родилась дочь Алла, а в 1956 году родился сын – Александр. Потом родился еще сын Анатолий. Все они уже взрослые, даже уже имеют внуков.
У Аллы двое детей и одна внучка.
Сын Василия, Александр Васильевич Петухов, занимал руководящие должности в разных учреждениях Краснодона. Он хороший человек, умелый хозяин, любящий муж, отец и дедушка. Его дочь Даша после окончания Московского института экономики и права живет и работает в Москве. У нее сын Глеб. Младший сын Александра Васильевича, тоже Александр, 1988 года рождения, окончил в 2012 году факультет промышленное и гражданское строительство аграрного университета г.Луганска. во время учебы у него проявились музыкальные способности и он все шесть лет учебы пел в студенческом ансамбле.
Александр Васильевич Петухов – самый активный из всех наших троюродных братьев и сестер Петуховых. Общается со всеми нами. По архивам он узнал, что его дед – Федор Петухов- погиб 17.08.1942 года в боях под Смоленском, и ездил на его могилу. Теперь одна надежда на этого внука тети Моти, что он сможет узнать что-то о наших общих прадедушке Емельяне и прабабушке Прасковье Абрамовне Журавлевых.
Второй сын тети Моти, Александр, 1928 г7ода рождения, по-моему, был похож на свою маму. С женой Надей у них трое детей и есть внуки.
У третьего сына тети Моти Ивана, 1930 года рождения, я была на свадьбе. Невеста Нина была русская красавица, с толстой русой косой. У них с Иваном четверо детей: два мальчика и две девочки. Выросшие дети подарили родителям внуков. Все живут в своих домах недалеко от родительского. Очень дружат семьями. Очень внимательны к овдовевшей теперь маме Нине, ежедневно навещают ее. А добрая Нина, как квочка хлопочет вокруг своих детей и внуков.
После окончания войны младшего сына тети Моти Николая (1932 года рождения), как сына погибшего фронтовика, приняли в Суворовское училище. После окончания его, он долго служил в Германии, затем на Дальнем Востоке. Ежегодно приезжал с женой в отпуск в Краснодон, встречался с родными, был внимателен ко всем. Он был гордостью семьи. Я очень смутно помню его, так как видела его в далеком детстве. А он, как старший, помнил меня лучше. Вскоре после того, ткак я вышла замуж в 1965 году, он приезжал в очередной раз в Краснодон. Мы с ним не встретились и в этот раз. Но Николай передал через бабушку Настю мне подарок: скатерть и кружевное покрывало на кровать. По тем временам это были красивые вещи из Германии. Хоть они теперь и старенькие, но я их храню, для меня они памятны тем, что несут проявлленное ко мне добро и внимание. Жаль, он уже давно не приезжает в Краснодон, так как живет сейчас очень далеко, в Биробиджане. Да и возраст солидный. Детей у него нет.
Остальных троих Петуховых – старших – Василия, Александра и Ивана, я видела несколько раз в перид с 1976 по 1982 годы. Встречались в основном на похоронах наших родственников. Дяди были стройными, симпатичными мужчинами, спокойными, выдержанными, очень скромными и очень дружными. У них хорошие жены, хорошие дети и внуки. Помогая друг другу, братья построили дома поблизости друг от друга. Только, к сожалению, нет уже в живых этих трех моих двоюродных дядей Петуховых.
А с дочерью тети Моти, моей двоюродной тетей Валентиной, мы почти ровесницы. Она на год и четыре месяца. На два класса моложе. Мы с ней часто встречались в школе и часто были друг у друга в гостях. Помню, году в 1960-м, носились с ней на велосипедах по просторам Фомовки, оставив старенькую бабушку Прасковью на завалинке возле хаты погреться на солнышке. Валентина после окончания школы уехала со школьными подругами (с которыми дружит до сих пор) учиться в Одессу. Потом там работала секретарем-машинисткой, после возвратилась к маме в Краснодон, вышла замуж, родила дочь Марину. Будучи смелой и решительной, она с мужем и дочерью уехала в Новосибирск, где жила семья ее школьной подруги, Марии Чебурак.
Через некоторое время Валя забрала к себе маму. Но там у мамы случилась непроходимость кишечника, и второго августа 1980 года она умерла в возрасте всего 74 лет. Сыновья из Краснодона прилетели на похороны и с ними старшая сестра тети Моти, ее нянька. Почти в 84 года решилась на такую дальнюю поездку, впервые летела на самолете, чтобы проститься с сестрой.
За три месяца до этого, в мае 1980 года, Валентина родила сына Дениса. Сейчас они с мужем и сыном дружно живут в поселке в Новосибирской области. Фамилия ее теперь – Тянтова. Звонить из Новосибирска 838323182 на домашний телефон., моб.8-923-143-23-59. А дочь Марина с семьей живет в Новосибирске. У неее два сына: Аким (1990 года) и Виталий (1998 года). Фамилия их Банщиковы. Моб.8-923-143-23-79.
Несмотря на такое дольнее расстояние, активная Валентина, то с дочерью, то с сыном, довольно часто, через два-три года приезжает в Краснодон. Гостит в семьях братьев. Всегда приходила к своей тете Насте и двоюродным сестре Варваре Тихоновне Зиминой и брату Александру Тихоновичу Самошиным, пока они были живы. Она их очень уважала. Когда я приезжала в Краснодон, они мне всегда рассказывали о Вале. Бабушка Настя хвалилась подарками от нее и других родственников. Из большого количества головных платков, подаренных Насте, ей очень нравился красивый, нарядный, светлый платок, подаренный племянницей Валей. Настя часто надевала его в свои праздничные и торжественные выходы в музей им. Молодой гвардии. В книжечках-брошюрах «Матери молодогвардейцев» и «Краснодонское направление» В.П.Васильева помещена фотография Анастасии Емельяновны Самошиной именно в этом платочке.
Теперь всех их уже, к сожалению, ушедших из жизни, Вале, как и всем нам приходится посещать на кладбище. Ездит Валя и к постаревшему брату Николаю, в далекий, даже от Новосибирска Биробиджан. Долго потом в далекой Сибири греют ее душу воспоминания об этих встречах с родными, о задушевных беседах с братом Василием и другими тихим летним вечером на берегу давно обмелевшей речки Каменки.
Летом 2010 года я узнала о ее приезде за день от ее отъезда из Краснодона. И мы успели пообщаться с ней по телефону. Я узнала, что она и в свои почти семьдесят лет, остается такой же как и раньше активной, очень общительной, решительной, живой, энергичной. В гостях не сидит сложа руки, а помогает овдовевшим женам братьев и по хозяйству и с консервацией.
Внуки братьев говорят ей: «Вы такая активная, мы не можем называть Вас, как положено бабушкой». «Ну называйте, как хотите» - соглашается она. Все бывают очень рады ее приезду. Накануне оотъезда из Краснодона, в 2010 году, Валя собрала многих Петуховых 2 августа отметить день памяти своей мамы, Матрены Емельяновны Петуховой, ушедшей из жизни тридцать лет назад и рассказала ее правнукам, да и внукам тоже каким мужественным и добрым человеком была их прабабушка и бабушка. Все одиннадцать внуков, кроме младшего Дениса(сына Вали) помнят ее очень хорошо. Маленькая, худенькая тетя Мотя оставила нам очень большую родню Петуховых. Тетя Мотя была очень добрая и общительная, очень располагала к себе. Простая женщина умела так эмоционально, образно рассказывать о чем-то или о ком-то, что рассказанная ею виделось ярко, как на экране. С детства я испытывала к ней большую симпатию и уважение. Мне очень нравилось, как она ласково, по-доброму обращалась к своей старшей сестре Насте – «нянька», а к ее мужу, Тихону, - братка. Она была большая оптимистка, иначе не справилась бы так мужественно, оставшись без мужа с пятью детьми, с большой жизненной нагрузкой трудных военных и послевоенных лет.
Война – это очень страшно. Много беды и лиха она приносит людям. Им долго залечивать раны после войны, хотя, благодаря большому энтузиазму нашего народа и твердой, строгой политике правительства восстановление в нашей стране шло довольно быстрыми темпами. Ошибки были. Все ошибаются. Но, если нет должного контроля, порядка не будет. Обворуют и самого нищего. А тогда, пусть по чуть-чуть, но зарплату повышали, а главное цены снижали на продукты, товары и прочее.
Но, вдруг, весной 1953 года, на фоне этого улучшения прозвучало тревожное сообщение по радио: наш вождь, с которым мы победили в войну, смертельно болен. О плохих поступках его большинство народа и их дети не знали тогда. Поэтому с большой тревогой и надеждой на лучшее мы ждали каждого нового сообщения по радио об его здоровье. Как же хотелось, чтобы свершилось чудо. Но, увы! Он умер. Многие очень искренне горевали, а другие, обиженные им – радовались, надеясь на лучшее для себя после его смерти.
АЛЛА
 А наша семья за три года до этого увеличилась, 19 февраля 1950 года родилась Алла, моя сестра и нас, детей стало двое.
Аллу помогала нянчить вначале тетя Уляша, которая на тот период переехала в Краснодон из той же деревни, что и Самошины. Какое-то время она жила у нас, пока не устроилась на работу в детский сад Донбассэнерго няней.
Всем нам было хорошо с ней; и по дому помогала, кормила нас вкусными обедами. У меня была приятная обязанность: после того, как сделаю уроки, присматривать за пасущейся на бугре козой, чтобы ее не увели, как куклу. Привязанная длинной веревкой к вбитому в землю колышку, коза щипала травку, а я играла рядом с подружками или одна, поедая вкусные пирожки с капустой, которые пекла тетя Уляша.
С сентября 1950 года я стала учиться в 5-м классе, во вторую смену. Алле уже почти семь месяцев. Наверное тетя Уляша уже не жила у нас, и нянчить Аллу в отсутствие мамы приходилось мне изредка. Помню, учительница как-то сказала: «Что- то ты, Неля, стала хуже писать». За меня громко, на весь класс ответил мой одноклассник, который жил по соседству. «Так она одной рукой Алку держит, а другой пишет». Весь класс рассмеялся, а я смутилась.
Но Аллу я нянчила совсем мало, так как сама была еще мала, наверное, бабушка Настя помогала. А лет с трех с половиной Алла пошла в детсад Донбассэнерго. Родителям было удобно по пути на работу заводить ее в садик. Алла росла на глазах отца с рождения. И у него с Аллой была большая привязанность и полное взаимопонимание. Когда она стала старше, он ей заплетал косички, купал ее до 13 лет.
Летом, когда Алле было 3,5 – 4,5 года из Тамбова приехала жена маминого брата Ивана – тетя Маруся с сыном Виталиком и дочкой Светой. Виталик был старше Аллы, а Света почти такая же по возрасту. Мама отпустила нас с т. Марусей к деду Андрею в село Нижняя Герасимовка (сейчас пос. Краснодарка). Только мы поздоровались с Петровной, женой деда Андрея, и они сели разговаривать с Марусей, дети побежали на улицу. Алла, только что гостившая здесь, неслась первой, как проводник - всезнайка.
Пока я отвернулась закрыть дверь на щеколду, Алла упала вниз лицом на шляпку гвоздя, торчавшего из нижней ступеньки. То ли сама споткнулась, то ли детвора нечаянно толкнули. Мы, перепуганные, тут же , на еще запряженной лошадьми колхозной линейке, на которой только приехали, повезли ее в медпункт. Фельдшер, обработав рану, успокоила, что заживет, швы накладывать не стала, объяснив тем, что больше шрамов и травмы будет. У меня был жуткий стресс.
Алла, немного поплакав, спокойно лежала у меня на руках. Я ее не отрывала от себя ни по дороге туда, ни обратно. Через несколько дней ранка поджила и мы вернулись в Краснодон. Наверное, благодаря Марии мама вела себя спокойно, а я долго ходила подавленная.
А перед этим неприятным происшествием, летом 1953 года, я ездила с группой школьников на экскурсию в Киев. Мне было 13,5 лет. От достопримечательностей Киева меня очень отвлекало желание купить для трехлетней сестренки под, сшитое мамой, платьице красного цвета туфельки, тоже красного цвета и синенькие носочки.
Родители дали немножко денег на сладости, мороженое. Другие дети объедались вкусным киевским мороженым, какого не было в Краснодоне, а я не соблазнялась, берегла денежку. Очень просила воспитательницу заходить в магазины детской обуви. Ходила расстроенная, что не попадаются маленькие туфельки, пока, наконец, они попались, только синего цвета и красные носочки. Я была очень рада, что хватило денег. Даже, кажется, на одно мороженое осталось.
И вот Аллу сфотографировали в красном платьице, синих туфельках и красных носочках на трехколесном велосипеде в вишневом саду за нашим домом. А во рту еще и красная вишенка.
В 1966 году Алла закончила школу и через год поступила на заочное отделение на естественно-географический факультет Ворошиловградского (Луганского) педагогического института, а сразу после школы пошла работать в школу библиотекарем. В 1967 году вышла замуж и в 1969 году родила дочь Эллу. В 1973 году окончила институт и стала работать по специальности.
Алла взяла от родителей все лучшее.
Сейчас Алла уже пенсионерка, работает в нашей школе №6, живет в родительском доме. Дочь Элла живет и работает в Краснодоне, ее сыну Александру – 24 года. Сын Сергей (ему уже исполнилось 30 лет) живет в Луганске.
ВАДИМ
 Через четыре года после рождения Аллы, 12 февраля 1954 года, родился долгожданный родителями сын – Вадим. Так они решили назвать мальчика еще 15 лет назад, когда ждали первого ребенка. В те годы был популярен певец Вадим Козин, а так же еще и героя литературного произведения (кажется «Живой труп») звали Вадимом.
 Только Вадима мама рожала в роддоме, так как ребенок лежал поперек и роды были тяжелыми. Несмотря на тяжелые роды, мама была счастлива, узнав, что родился мальчик. Давно хотела подарить мужу сына, считалось обязательным продлить фамилию семьи мужа.
Со мной и четырехлетней Аллой дома занимался счастливый папа. Он нас кормил, шутил, пел песни, искусно заплетал Алле косички, собирая ее в детский сад.
А, когда мама с Вадимом пришла из роддома, наверное, считая меня уже достаточно взрослой, без всяких просьб, уговоров, обсуждений, в первый же день обучила пеленать его, и всяким другим азам по уходу за ребенком. Тогда мне было уже четырнадцать лет. Я застеснялась, опешила в первый момент, но меня поставили перед фактом, завтра мама уходит на работу. В то время не было отпуска по уходу за ребенком, и женщины через несколько дней после родов выходили на работу. Так как мама работала в первую смену в начальной школе, где у детей было четыре урока, домой приходила рано, три раза в году каникулы, летом отпуск. Так и растила детей без отрыва от работы. Я уже училась во вторую смену и пока мама на работе присматривала за маленьким Вадимом.
И я стала основной нянькой Вадима: при необходимости пеленала, кормила, поила, стирала пеленки, помогала купать. В каникулярное время эту нагрузку я несла в полном объеме. Частенько ранним утром (в 5-6 утра) прибегала к соседке, бабушке Шпортенко, удивляя ее, за парным молоком. К тому времени у нас уже не было ни коровы, ни козы. Варила Вадиму кашку, омлет. Делала все это без принуждения, безропотно. Кто-то же должен ухаживать за беспомощным малышом.
У мамы, как всегда, было полно всяких дел, и меня не останавливали в моем усердии. А я, насколько помню, в дни каникул особенно, заботилась о брате даже с удовольствием. Мало того, что постирала его разлетайку, сшитую мамой, еще и нагладила без единой морщинки. Кормлю из миски, а он как двинет по миске, то пырснет, и каша на чистую одежку. Обычное дело с малышами. Обычное дело с малышами. А мне, наивному ребенку было обидно. Ведь я старалась, чтобы он в чистом был. Еще у нас были проблемы с водой
Сейчас удивляюсь, как в 14 лет можно было так безропотно этим заниматься, не рваться погулять. Понятно, сестра, брат, любила их. Но не сироты же, чтобы почти все брать на себя. Конечно, просто приучена была мамой ко всяким ограничениям: погулять, поиграть с друзьями на улице, на речку выпроситься в редчайших случаях удавалось ( то уроки, то боялась мама своего ребенка без своего присмотра отпускать). Вот и придушены во мне были всякие желания. Наперед знала – не пустит, не разрешит. Вот и занималась безропотно с младшими и всякими домашними делами.
Как-то в клубе им. Горького был фильм, который по слухам никак нельзя пропустить. Вот я решила один раз с Вадимом выбраться. Опять разлетайку выстирала, тщательно выгладила, предварительно накормила его, умыла. Нарядила его и сама нарядилась. Вадиму было уже года 1,5, малыш упитанный, а я маленькая, худющая, довольно бессильная. (На уроке физкультуры Алексей Григорьевич подвесит на турнике, сама не подпрыгну, подтянуться не могу, чуть повисела и свалилась, как куль. Алексей Григорьевич какую-нибудь шутку отпустит. Все хохочут, хоть и сами не намного сильнее. Потом, меня, по состоянию здоровья, освободили от физкультуры, в классе 9-м.).
И вот иду короткой дорогой через шахтную территорию, а шахтеры, черномазые, одни глаза блестят, рты раскрыли и хором: «У-у-у», а один: «Сама дите и дитя несет». Я, конечно, мимо них проходя, постаралась не пыхтеть. Ну и что! Вадим в клубе и пяти минут не посидел, только свет погасили. Ничто на экране его не интересовало. И на пол сползал, да, если бы молча, а то вопил во всю мощь. Как-то уже изъяснялся. «Пошли, мол », и в туалет запросился, а он на улице находился. Пока туда да обратно, полфильма прошло. Вернулись, а он еще громче вопит. Так и ушли. Ни названия не помню, ни содержания фильма. Назад уже шли и грязные, и мятые, благо шахтеры, после смены по домам разошлись. Не увидели нас таких. Пусть и неудачный поход, но все равно, хоть за пределы двора вышли, прогулялись.
Было еще одно дело, моя обязанность. Я должна была по берегу речки искать и рвать траву череду, немного страшновато было в высоких зарослях кустарников и трав, в безлюдном месте. Мало кто забредет туда. Это по дорожке к висячей кладке через речку на Фомовку. Только, наверное, уже этой раскачивающейся кладкой не пользовались что ли или от нее на асфальт выходили не по этой тропке. Тут уже и следа тропки не было. Все заросло. Маршрут был довольно дальний, да еще к бабушке с дедом заходила. Так что получалась долгая прогулка.
А череда нам нужна была, чтобы хоть немного Вадиму облегчить зуд и высыпания. У него был сильный диатез экссудативный («золотухой» тогда именовали в народе). Вот мы его поили отваром череды и в основном купали в нем. Кормили кашей сладкой с молоком, да еще омлетом, не знали, что нельзя.
А еще у Вадима была страсть к сладкому, сахар во все сыпал, только зазевайся и в борщ насыплет. А мама меня ругает, и Алле тоже, оказывается, доставалось за это мама нам: «Ешь теперь сама. Чтобы добро не пропадало, «зевать» не будешь». Отец рядом, явно на моей стороне. Но ни звука, ни жеста – не педагогично же- один запрещает, а другой – нет. Не знаю, как потом, но в моем присутствии ее запреты не оспаривал. А мы с Аллой надуемся и как-то давимся этим сладким борщом. Но не до конца, на дне один сахар. А мама же не отступит, к шутке не сведет. А потом несколько дней на борщ смотреть не можешь, не то, что есть.
Если в каникулы нянчить Вадима хоть какое то удовольствие было, подрастал, чем то новым удивлял, то в учебное время, по мере взросления его, становилось труднее. Спал меньше, требовал больше внимания. А мне же нужно было учиться на отлично. И родители требовали, да и самой, наверное, не хотелось сдаваться. Прежде всего из-за того, что родители обещали отпустить после школы в Москву на учебу, если закончу школу на отлично. В Москве уже учились трое наших медалистов, старших от меня лет на 5-3. они были примером для меня.
А тут еще головные боли начались. Я и так уже не успевала каждый день все уроки выучить, в с Вадимом еще больше. Ежедневно учила русский, немецкий, математику, химию, физику. А перед уроками по остальным предметам трясешься, если оценки давно не было. Ну, Александре Степановне (укр.яз. и литература), наверное, могла шепнуть в коридоре, чтобы не спрашивала. Раза 2-3 я на много опоздала из-за того, что нужно было уже выходить из дому, а я никак не могла укачать Вадима. И мама почему –то задерживалась. Ведь два-три раза в неделю я перед школой еще должна была зайти в клуб Горького, позаниматься на пианино. В клубе в эти годы я училась еще на курсах пианистов. Один раз я шла в школу в то время, когда уже шел второй урок, опять же урок украинского языка. Иду, уставшая, уже по школьному двору и мне кажется, что из всех окон школы видят, что я опаздываю.
Наверное, после таких случаев бабушка Настя стала приходить к нам нянчить Вадима, даже как то заночевала. Однажды, похоже, учителя за меня вступились в дружеской беседе с мамой. Как то после педсовета она рассказывала, что моя, совсем молодая учительница русского языка и литературы, довольно талантливая, сказала ей: «Какая у вас Неля худенькая, бледненькая. Как будто Вы не кормите ее. Обратите внимание на ее здоровье». Наверное, и другие учителя втихую присоединились к ней. Ведь со многими мама дружила и они знали, что я загружена. В общем, все понимали дальше так нельзя, десятый класс выпускной и меня освободили от Вадима.
С полутора лет Вадим стал жить у бабушки Насти и деда Тихона, а в каникулы дома. Бабушка, укладывая его спать, гладила ему спинку. У Вадима это называлось «чесала». Он привык так засыпать. И вот, помню, в мои весенние каникулы он был дома, тогда ему уже пошел третий год. Я укладывала его спать вечером, он, конечно, требовал чесать ему спинку. Ну, я погладила раз несколько и, уставшая, уснула раньше, чем он. И вдруг он, как завопит на весь дом: «Почеши спинку!». Отец себе из соседней комнаты, не зная в чем дело: «Ну что, ты не можешь почесать ему». Вот так мы его растили. После того, как в 1956 году я уехала учиться в Москву, эти обязанности перешли Алле. Алла стала в 1956 году школьницей – первоклашкой. Вот они с Вадимом в конце этого года в симпатичных плюшевых пальтишках.
Чувствуется, как серьезная Алла опекает почти трехлетнего братика. Но Вадим до того, как пошел в школу, жил у бабушки Насти и дедушки Тихона. Они его очень любили. Бабушка его очень баловала, подкладывала ему под подушку перед сном кусок сахара. Ведь Вадим без сахара и спать не ложился. В то время сахар был большими кусками. Дедушка и бабушка любили чаевничать, и сахар постоянно лежал в сахарнице на столе. Дедушка колол его на мелкие кусочки специальными щипцами. Дедушка рано ложился спать. И вот улягутся все по кроватям, свет выключат, а Вадим накроется одеялом с головой и начинает грызть сахар, и это в полной тишине. Дед ругал бабушку за то, что она давала ему сахар, а Вадима иногда наказывал. Он был более строг с Вадимом.
Однажды к ним в гости зашла мамина сестра – Раиса Андреевна Савчишкина – Зильберман. Она рассказывает: «Мы пили чай с сахаром в прикуску и разговаривали. Смотрю, а Вадим все кидает и кидает в свою кружку кусочки сахара, уже начал литься чай из его переполненной чашки. Я, не сдержавшись, засмеялась. И, наконец, это заметил дедушка Тихон и шлепнул Вадима ложкой по лбу. Увлеченный своим занятием Вадим, от неожиданности подскочил на стуле, потом начал быстро отпивать свой сладющий чай из кружки». Он и взрослым все еще любит все сладкое.
Маленьким он был симпатичный мальчуган, светленький (в деда Тихона), с большими голубыми глазами и длинными ресницами, прямыми, как стрелы. И я всем подругам, родным говорила: «Смотрите, какие у него длинные ресницы». А он начинает смущенно воображать, и хлоп-хлоп ресницами. Он помнит это лет с пяти.
Вадим помнит и то, что я читала, подаренную мне дедушкой, книгу «Русские народные сказки». Помнит, как я нарядила его в матросский костюм (уже студенткой привезла из Москвы) и мы пошли с ним в гости к Петуховым на Фомовку. А недавно он мне рассказывал, что у него остались приятные воспоминания от того, что я читала ему книгу «Волшебник изумрудного города», которую я привезла из Москвы. Когда-то вспоминал, что уже будучи большим любил слушать 1-й концерт Чайковского, записанный на моей пластинке. Получается, что я приучала его к прекрасному, к книгам, к музыке. Так что мои труды в юности не пропали даром.
Много и других всяких хороших впечатлений, воспоминаний у меня достаточно из детства, юности, благодаря отдыху в деревне и тому, что вместо компьютерных игр были настоящие, подвижные, с мячом, в прятки, догонялки на свежем воздухе. А чем дышат современные дети? Выхлопными газами. Понятия не имеют, что воздух может пахнуть полынью, чебрецом, никогда не слышали, как поют жаворонки в степи в вышине, квакают лягушки в реке. Кто из них видел спокойную гладь реки, покрытую желтыми кувшинками, белыми лилиями. А на каком языке они разговаривают? На языке матов? За чем погоня? Джинсы, машины и прочее. Да мы не беднее, а духовно богаче современных поколений были.
С детства Вадим был предприимчивый. Слышала, Вадим рассказывал Алле, как он зарабатывал на ней деньги. Копейки, конечно, но в то время за пять копеек можно было булочку купить, за десять – билет в кино, покататься на карусели.
Был у Аллы жених, это уже в старших классах, и чтобы ее вызвать на свидание, он платил Вадиму сколько-то копеек или чтобы отнес ей записку. Домой он боялся приходить из-за родителей. Особенно боялись все маму, строга была.
Много разных историй можно вспомнить, согреть свою душу воспоминаниями о родном доме, о людях родных и знакомых.
Неля
С сентября 1955 года начался очень ответственный период в моей жизни: я пошла в десятый класс. Основной нянькой Вадима стала бабушка Настя. Меня освободили от обязанностей няньки, так как мне нужно было усиленно заниматься. С 1,5 лет но почти постоянно жил у бабушки Насти и дедушки Тихона Меня родители обещали отпустить на учебу в Москву, если я закончу школу с золотой медалью.
На мой шестнадцатилетний юбилей, 4 ноября 1955 года, родители неожиданно для меня, предложили пригласить весь мой класс. И почти все пришли. Было весело, и конечно, без грамма спиртного. Из подарков запомнился подарок одного мальчика, вышитые им самим болгарским крестом два веселых попугая. В рамке под стеклом они долго висели в нашем доме.
В школе я была дружна со всеми: и с одноклассниками, и со многими старшеклассниками, и с младшими. Одинаково общалась с хорошистами и отстающими, с детьми из зажиточных семей и с бедными. И ко мне все относились хорошо.
Но вот пришло время расставаться с родной школой, в которую пришла маленькой девочкой..
Во внутреннем коридоре школы, почти напротив входа, висела мемориальная доска, на которой были написаны фамилии 18 молодогвардейцев, которые здесь учились. Среди них в списке была и фамилия моей тети Ангелины, такая же как и у меня, - Самошина. Бывало, веселой и шумной гурьбой вбегаешь по звонку после перемены в первый школьный коридор, а на пороге второго все вдруг становились спокойнее перед мемориальной доской, из глубокого уважения к героям. Со мной было так все десять лет учебы. И я просто не могла не быть старательной и примерной, благодаря этому напоминанию о моей тете и ее одноклассниках, погибших за нашу свободу.. Да еще и благодаря требовательности моих родителей.
В 1956 году я окончила школу с золотой медалью. Это была честно заслуженная медаль за мой упорный труд.
Вот мы – выпускники двух десятых классов (А и Б) Первомайской средней школы №6 г.Краснодона
Согласившись с мнением некоторых старших советчиков, что педиатр – хорошая специальность, я решила поступать в медицинский институт. В Ворошиловграде, рядом с Краснодоном, как раз в этом году открыли медицинский институт.. На мою беду об этом услышала практичная мама и выступила с доводом, что незачем мне ехать в далекую Москву. К счастью, папа и дедушка сказали, что нужно сдерживать обещание и мама, уступив, согласилась. Наконец, числа 20 июля, мне выдали медаль с аттестатом. Мы тут же с папой отправились в дорогу. На Москву остались послелние билеты в мягкий вагон. Стоимость их была не по скромным средствам нашей семьи и гораздо больше суммы, выданной нам мамой на дорогу в оба конца. Но в ВУЗах уже заканчивался прием заявлений от поступающих. И папа принял мужественное правильное решение. И мы с шиком поехали в мягком вагоне.
В купе было жарко, и очень разумная, лет 20, девушка, наша попутчица, часто повторяла, что деньги убегают, как вода сквозь пальцы. Своими разговорами она не давала отдохнуть бедному папе, который и без этого переживал, думая, как мы сможем прожить в Москве на оставшиеся деньги и зная, как влетит от мамы за такие траты на проезды в мягком вагоне. А я спасалась от разговоров и жары в коридоре. Почти сутки дороги до Москвы я простояла возле купе, высунув голову в окно, навстречу ветру и пыли. Хотела скорее увидеть Москву.
В итоге, в институте, я несколько раз переписывала заявление, так как буквы скакали, строчки бежали перед глазами, как все пробегавшие за окном поезда. После сквозняков в поезде и еще больших в метро (да еще в Москве было прохладно, а я в легком крепдешиновом платье) наутро у меня уже начиналась легкая простуда. А мне нужно было проходить медицинскую комиссию. В результате в анализе крови оказалась ускоренной СОЭ. Хорошо, что со мной был папа.
Поговорив с лаборантами, они предположили, что причиной ускорения СОЭ была простуда. Послали меня в приемную комиссию за разрешением на повтор анализа. Несколько возмущенный мной папа сказал: «Действуй!». И вот я через головы стоящих в очереди, прокричала председателю приемной комиссии: «Скажите пожалуйста, что делать.?» - как-то объяснив случившееся.. Председатель комиссии с украинской фамилией Сидоренко воскликнул: «О, сразу слышно, человек с Украины.» Выдал акцент , неторопливая мелодичная речь. Стоявшие в очереди засмеялись, услышав его совет «Хорошо напариться в бане, выпить 100 гр. водки, хорошо выспаться и после этого повторить анализ крови». «Спасибо большое» - серьезно ответила худенькая девочка. Пока мы добрались до подмосковного Подольска, где ночевали у моей т.Вали и ее мужа Ивана, идти в баню сил не было.
Сели то ли ужинать, то ли обедать, уже к вечеру. Я глотнула впервые в жизни полстопки водки да еще на голодный желудок. Какие то несколько секунд после этого погонялась вилкой за убегающей от нее жареной картошкой, и не успев осилить оставшиеся полстопки водки, уснула за столом и меня переместили на рядом стоящий диван.. К счастью, выполненных двух задач: выпить и выспаться хватило, СОЭ снизилась. Но воспитанная мамой быть честной, приученная говорить правду (о чем спустя лет 20 родители пожалели) при осмотре ухо-горло-нос, я сказала правду, что у меня болели уши (кто тянул за язык). Бедный папа повозмущался, что создала новые проблемы. Мы потратили два дня времени и сил на долгие поездки к врачу в поликлинику. К счастью вывод был: «Здорова».
Наконец закончились мытарства с медицинской комиссией. На следующий день назначили собеседование по физике, химии, политике и пр.. Но иногородних, несмотря на медали, не жаловали особенно, если к их местожительству был медицинский институт ближе, чем Московский. И первым вопросом к ним было: «Почему приехала в Москву, если у вас рядом имеется институт?». И приезжие медалисты вылетали с экзаменов домой, как пробки. Я очень боялась вопросов о политике и о том почему приехала в Москву. Вскоре вызвали меня.
За огромной дверью, перед которой толпились медалисты, оказался довольно большой зал. Вдали от двери за длинным столом в форме буквы Г по обе стороны его сидело человек 30 преподавателей. От этой картины екнуло в груди. Как-то я дошла до большого пустого кресла у стола, поздоровалась. Какой-то мужчина сразу задал вопрос: «Почему приехала в Москву? Ведь у вас неподалеку есть мединститут в Донецке?» Ну и этим упоминанием о Донецке он помог мне. Довольно бойко (по совету мамы отвечать бойко, громко) я ответила что-то подобие: «Хе!» «Да, у нас совсем рядом только открылся институт, в Ворошиловграде. Но посоветовали в него не поступать, а то выйдет сухой врач».
Поближе сидевшие дяди рассмеялись громко. Те, кто сидел подальше и занимались своим делом, не слышали почти ничего из происходящего на этом конце стола, встрепенулись, услышав смех. «Что она сказала?». Кто-то, смеясь, повторил мои слова. «А что это значит?!» вновь спросили те. И, почти одновременно с каким-то преподавателем, я стала объяснять, что в только что открывшемся институте будет чего-то не хватать для хорошего обучения студентов. Таким образом, худенькая, застенчивая, очень миленькая девочка с двумя косичками, с неторопливым говорком жителя восточной Украины вызвала симпатию у грозной комиссии. Потом два дяди- один физик, другой химик, на засыпку задали вопросы, которые при моей подготовке были семечками. Я вновь бойко начала отвечать, больше, чем требовал вопрос, пока меня не остановили. В короткие мгновения, когда ко мне не обращались, я съеживалась от страха перед тем, что будет дальше, становилась маленькой, как сжатая пружина. И кто-то сказал: «Что-то она очень маленькая. Ну-ка, встаньте». Я встала, довольная тем, что мне не нужно, как героине недавнего фильма в такой ситуации подниматься на носочки. Я была худенькой, что еще больше подчеркивало свисавшее с меня несколько длинноватое из тонкого шифона платье, не со своего плеча. Но рост был уже нормальным. Будучи раньше маленькой, я заметно выросла за лето перед десятым классом. А платье и шерстяная кофта на мне были тети Валины, которая хоть и была худая, но покрупнее от меня. В спешке, не полностью продумав все детали, я выехала в одном красном в белый горошек , хорошим, ладно сидевшем на мне, сшитом мамой крепдешиновом платье, которое мы с Валей не успели выстирать перед собеседованием.
Наконец, я услышала: «Ну, хорошо. Мы вас принимаем. Но общежитие не дадим.». от этих слов меня захлестнула бурная радость. Я как то смешно, не свойственно мне, замахала руками, громко говорила: «Да не надо мне общежитие. Мы снимем квартиру». Когда я вылетела за дверь, счастливый результат был на лице. Куда то отлучившийся папа, только пришел. Я ему рассказала о заключительном разговоре. Он сразу пообщался с гардеробщицей и она шепотом дала адрес вдовы профессора Сперанского, сказав: «Если не боитесь».
Незадолго до смерти Сталина было дело врачей 1953г., их назвали врачами – убийцами. Был очередной бред чей-то. Арестованы были многие светила науки. Наступившая смерть Сталина некоторых спасла, но очень многие не выдержав пытки, умерли сами, многим помогли умереть.
И вот мы с папой в большом доме неподалеку (мин.20) от института перед квартирой с табличкой «профессор Сперанский». Табличка осталась со времен приего жизни, когда он жил в этой квартире со своей семьей до ареста. А в 1956 году это уже была коммунальная квартира, в которой две комнаты были оставлены его вдове. Одну комнату, чтобы получить хоть немного денег для своего существования, она делила со студенткой-квартиранткой, которой в 1956 г. оказалась я.. В переднем углу комнаты стояла кровать для меня и маленький столик для занятий. С сентября я прожила у нее около месяца, «благодаря стараниям» ее теперешних соседей, занимавших остальную часть квартиры. Одна из них, помнится, миловидная молодая женщина, добродушно общавшаяся со мной в редкие мои появления на общей кухне, потихоньку меня просвещала, что хозяйку будто наблюдает тубдиспансер. Вряд ли это было правдой, но я ушла с этой квартиры. Как вспоминаю сейчас, хозяйка, возможно, была в глубокой депрессии от пережитого. Это была крупная, не худая женщина. Я помню ее всегда полулежащей на высоких подушках. А во второй комнате жил внук-студент, на год старше меня.
Внук профессора Сперанского был гораздо общительнее бабушки. Как – то рассказал мне о том, что летом 1957 г. в Москве будет Всемирный фестиваль молодежи. На его вопрос о моих планах на лето 1957 г., я ответила, что сразу же, как только начнутся каникулы, уеду домой. Это через какие-то недели жизни вдали от дома, в чужой квартире. Он был очень удивлен. «Все стремятся попасть в Москву до начала фестиваля. На период фестиваля въезд в Москву будет закрыт. А ты не хочешь воспользоваться возможностью быть здесь во время фестиваля». Но это все было потом.
А в августе 1956 г., сняв этот угол для меня, сразу после собеседования, мы с папой заторопились домой. Я летела на крыльях счастья. Первой подошла к калитке нашего дома. Мама как раз шла по двору. Глянула в мою сторону и безразлично скрылась в кухне. Я поняла ее реакцию. Вряд ли папа не сообщил ей телеграммой, что я поступила. Причиной ее внешнего, наверняка, равнодушия, было, думаю, следующее. Из Москвы папа ей написал о наших сложностях с поступлением, с медицинской комиссией. Ответом была ее телеграмма : «Выезжайте в Ростов». Но получилось - папа разумно не подчинился. Отсюда, думаю, ее «безразличие» к моему появлению. Помню свои мысли: «Ну и пусть не разделяет мою радость, я все равно счастлива. Я, студентка! Скоро поеду в Москву». Но потом началась подготовка вещей, одежды. У какого-то модного портного из дорогого коверкота был сшит строго классического стиля светло-коричневый пиджак (костюм) по моей фигуре. Но, похоже, это было не модно уже или явно не подходило для юной девушки. Так я поняла по реакции одной взрослой одногруппницы-студентки. (У нас в группе были юные школьницы и почти в 2 раза старшие нас, уже взрослые, имевшие жизненный опыт и опекавшие нас, юных.)
К ноябрю закончились мои недолгие скитания по квартирам. К счастью было закончено строительство еще одного студенческого общежития, в которое меня поселили с другими девчонками. Жили дружно, весело, хотя чаще голодными были и очень уставали от долгой дороги до института (общежитие было на тогдашней окраине Москвы, на Бутырке, Бутырском хуторе.) и от переездов по Москве из клиники в клинику, где проходили занятия на старших курсах. Было и много трудностей за шесть лет учебы и жизни в Москве. Но в молодости трудности не замечались, особенно если было много хороших друзей, много шуток, смеха и другого положительного. Мы с подругами, недоедая, побывали на всех спектаклях в Большом театре, на некоторых не один раз, и во многих других театрах. Прослушали 1-й концерт Чайковского в исполнении знаменитого молодого американского пианиста Вана Клиберна. Объездили с экскурсиями Крым, Ленинград и его область, и другие места, укладываясь в 28 рублей стипендии и рублей 50 в месяц присылали родители на еду, какие-то вещи. В общем, студенческие годы были самыми счастливыми в жизни. Училась хорошо, получала пятерки (по пятибалльной системе), школьных знаний по химии, физике хватило на первые два курса.
На первых курсах занятия были почти в одном корпусе института, при котором была столовая. Ежедневно обедая в ней, я немного поправилась, окрепла, стала превращаться в миловидную девушку. После второго курса мама согласилась обрезать мои косы по лопатки. Освобожденные волосы рассыпались по спине красивой природной волной, вызывая восхищение окружающих (хорошо фотограф оставил мне память о том, какой я была в 18 лет). Было много парней, которым нравилась я, но меня сильно не тянуло ни к кому. Может, пропустила единственного, из-за скромности своей
В мои студенческие годы было исторически знаменательное событие. 12 апреля 1961 года наш советский космонавт – Юрий Алексеевич Гагарин первым в истории человечества облетел на космическом корабле вокруг Земли. Ликовала вся страна. Все жители Москвы встречали его. Вдоль всего пути следования автомобиля, на котором ехал по Москве Юрий Гагарин с членами правительства, по обе стороны дороги широкой полосой стояли встречающие. Среди них была и я с однокурсниками. Самое интересное для нас было потом. Когда схлынул поток встречающих, мы попали в медленно ехавший троллейбус. Вдруг из его окна кто-то из нас увидел идущих по тротуару наших мальчишек и вскрикнул на весь троллейбус: «Смотрите! Гагарин с Мишкой идут». Почти все пассажиры кинулись на правую сторону троллейбуса, едва не перевернув его. Ни воскликнувший, ни тем более услышавшие пассажиры, в тот момент не подумали, что у Юрия Гагарина есть однофамильцы. Разобравшись, все хохотали.
Два раза в году я ездила домой на каникулы. Радостно встречали родные и трогательно провожали при отъезде, особенно дедушка (у калитки своего дома бережно обнимал меня и целовал). К окончанию института он подарил мне медицинскую энциклопедию. Дорогие сердцу подарки от дорогих мне людей. Светлая память о них. Жаль – не сохранились подаренные дедушкой русские народные сказки (младшие куда-то зачитали). Добрые сказки в детстве я перечитывала много раз и очень не любила хитрую лису Патрикеевну.
Приезжая домой на каникулы, я привозила родным какие-то скромные подарки, особенно своим младшим: сестренке и братишке. И очень рада, узнав недавно, что они помнят их, даже гораздо больше и конкретнее, чем я. Алла - куклу, Вадим – книгу. Пока я училась, они быстро подрастали.
У меня началась учеба на первом курсе мединститута в 1956 году, а Алла пошла в первый класс. А малолетний Вадим жил по-прежнему у деда Тихона и бабушки Насти, ел сахар, резвился во дворе.
А в сентябре 1960 года, когда Вадиму исполнилось 6,5 лет, он пошел в 1-й класс. У всех нас троих была одна первая учительница, Орлова Екатерина Петровна, очень добрая и красивая, с мягким спокойным говором, хороший педагог.
В 1962 году закончились мои счастливые студенческие годы. Началась самостоятельная взрослая жизнь, ответственная работа врача-педиатра. Как и многие студенты я, подрабатывая в поликлинике на старших курсах, уже приобрела некоторые навыки по специальности. По окончательному распределению я попала на север, в Мурманскую область, в морской портовый город Кандалакшу. Мне там понравилось. Хорошие люди в коллективе, неплохой климат, природа и очень красивое небо: яркое разноцветье в солнечные дни, особенно на закате. В этом городе служили морские офицеры. Спустя много лет я поняла, что жизнь забросила меня туда не случайно. Еще в студенческие годы мне предсказали, что я буду замужем за военным. Я возразила, что не могу их терпеть. (Мол, солдафоны, как описывал Толстой.) Не веря во всякие гадания, я тут же забыла об этом. К сожалению, в Кандалакше я прожила около 7 месяцев, из них месяца три в больнице. По неосторожности простудилась и заболела. То суставы болели, то почки воспалялись. Не успев познакомиться ни с каким военным, я уехала из Кандалакши в родной Краснодон, где позднее свершилось предначертанное судьбой.
В Краснодоне я работала участковым педиатром, оставалась скромной, добросовестной, доброй. И меня очень любили и помнили долго мои маленькие пациенты и их родители. Работа врача любой специальности, очень ответственная и сложная, а педиатра, особенно. Ведь за ребенком стоят очень беспокойные родители, чаще мамы.
Но был случай, когда папа воспротивился обязательной госпитализации дочки, болевшей болезнью Боткина (инфекционной желтухой). Пришла к ним повторно вместе с заведующей поликлиникой. А он погнал нас со двора с топором в руках. А, когда развилось осложнение – воспаление коленного сустава, сам отвез ее к хирургу. Иногда приходилось сталкиваться с тяжелобольными детьми, с запущенными случаями заболевания, заканчивавшимися смертельным исходом. Я очень болезненно переживала такое. Мама относилась с большим пониманием этого и пыталась убедить меня так не реагировать, поберечь себя. Но иначе нельзя. А с поддержкой родных становилось легче.
В эти годы до весны 1965 года рядом с нами жил со своей семьей дядя Леонид Андреевич Савчишкин, а моя тетя Валя после развода с первым мужем вместе с дочкой Людмилой жили снова в одном доме с нами. И мы с ней постоянно общались. Она была старше меня на семь лет.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ:
|
